Поднимите мне веки - Страница 103

103

Думаю, что «добрый» государь был бы не прочь уложить на плаху и всех моих людей, особенно тех, кто был со мной в опочивальне, включая и самого Дубца, однако жажда поквитаться именно со мной была куда сильнее, и он дал согласие, спросив лишь одно:

– А почему князь пообещался сдаться боярину, а не мне?

– Не по чину ему такое, – нашелся мой гвардеец.

– Да мы его и так сыщем, – попытался переубедить Дмитрия Басманов. – Не мог же он из Кремля убечь, так что…

– Он все может, – хмуро поправил его тот, очевидно припомнив мой недавний успешный штурм стены. – Он при нужде и с дьяволом сможет в прятки сыграть, и еще неведомо, кто кого при этом объегорит. – И распорядился: – Вели открыть Знаменские ворота и уводи людей, а сам… ступай к себе на подворье да жди.

Я сдержал обещание.

Едва Дубец проводил всех гвардейцев до ворот Скородома и, выждав там час, чтоб не вздумали схитрить, пустив за ними погоню, вернулся, показавшись в поле моей видимости, как я сразу отправился сдаваться.

Надо сказать, что Петр Федорович немало этому удивился, будучи куда более высокого мнения о моих умственных способностях.

Во всяком случае, это было первое, чем он со мной поделился, причем с присущей ему солдатской прямотой и откровенностью. Ну то есть не стесняясь в выражениях.

А в финале последовало лаконичное, но емкое:

– Дурак ты, князь!

Кажется, я совсем недавно это от него уже слышал…

– Повторяешься, боярин, – упрекнул я его.

– То я по первости еще сомневался, – пояснил он. – А теперь, опосля всего, точно убедился. – И повторил: – Как есть дурак.

– Слово дал, – напомнил я, но особо спорить не стал – со стороны, как известно, виднее.

Может, и впрямь…

А вот выспаться мне бы не помешало, сказывалась бессонная ночь, и я по-хозяйски распорядился:

– Ты проверь, чтоб мне в темнице солому поменяли, да чтоб не поскупились на лишнюю охапку, – и сладко зевнул.

Басманов подозрительно покосился на меня, хотел было что-то сказать, но лишь сокрушенно махнул рукой, так и не произнеся ни слова.

Ну и правильно, слышал я уже все. Тем более бог любит троицу, так что чего повторять в четвертый раз…

Отчаиваться я не собирался – говорю же, нельзя мне умирать, но о суде над собой и соблюдении даденного обещания я спросил Дмитрия при первой же встрече.

– Я к мудрым советам завсегда прислушиваюсь, – кивнул он, – потому судить тебя станут по справедливости и те, пред кем ты провиниться не успел. Токмо ежели ты мыслишь, что это тебе подсобит… – И, не договорив, вышел.

Допрашивали меня тоже деликатно – государь и тут держал свое слово: никуда не привязывали, кнутом не стегали, и все мои приготовления к большой драке, поскольку без боя я бы не сдался, не пригодились, чему я сильно порадовался.

Да и зачем пытать человека, который вины своей касаемо расхищения государственной казны вовсе не скрывает и запираться не пытается?

Удивительно, но что до всего прочего, то есть вывоза Ксении Борисовны из монастыря, то вопросов практически не задавали. То есть спросили разок, в самом начале, без уточнения деталей, и все.

Да и суд как таковой меня тоже несколько удивил своим составом.

Оказывается, сумел Басманов успеть организовать тайный совет при государе, молниеносно использовав мою идею. Да и включил туда именно тех, кого я ему и подсказал, – Яна Бучинского и князя Ивана Хворостинина.

Кто еще вошел в этот совет – не знаю, не интересовался, да и не до того мне было, но в качестве судей присутствовали именно они, которые вместе с Петром Федоровичем и, разумеется, под председательством самого Дмитрия должны были решить мою судьбу.

– Что, гусь? Эти на лис не похожи? – язвительно осведомился Дмитрий, когда меня ввели в хорошо знакомую по предыдущему посещению пыточную, и широким жестом гостеприимного хозяина обвел сидящую за столом четверку.

Основная надежда была у меня на Бучинского – этот должен встать на мою сторону.

Вот с Хворостининым куда хуже. Смотрел он на меня хоть и не зло, но, уверен, оскорбления мои не забыл, а ведь я впопыхах – с такими вводными от Дмитрия было не до мелочей – так и не успел извиниться перед Иваном. Понятно, что тут и к гадалке не ходи – все припомнит.

Однако как бы там ни было, все равно я загадал, что после суда обязательно извинюсь перед ним за издевки о разноцветных глазах, пояснив, что иного пути не было.

Басманов? Тут вообще нечего задумываться – первым подаст голос против меня. Разве что как-нибудь исхитриться и намекнуть на Фетиньюшку, о свадьбе царевича с которой после моего смертного приговора можно будет забыть.

Итого получалось один против, один за и один не пойми в какую сторону, но шансы есть, что в мою.

Однако больше всего я был удивлен, когда увидел четвертого судью. Им был… Дуглас.

Да-да, шотландский пиит, который упорно избегал смотреть в мою сторону, да и уселся весьма скромненько, на самом краешке лавки, робко сложив руки на коленях.

Впрочем, остальные судьи тоже чувствовали себя неуютно. Бучинский, например, сидевший на другом краю лавки, то и дело вставал, чтоб попить воды, а князь Хворостинин столь тяжко вздыхал, что мне стало не по себе.

Даже Басманов и тот вел себя не совсем естественно, не зная, куда деть свои руки и то и дело пытаясь отколупнуть ногтем щепку от столешницы.

Вместо обычного подьячего, которому надлежало вести протокол, раз Бучинский назначен судьей, Дмитрий поставил думного дьяка Афанасия Власьева.

Впрочем, кому ж еще и быть на этом месте, как не «великому секретарю и придворному подскарбию». Помнится, именно так именовалась его должность в Серпухове. Вот он, пожалуй, был единственным из всех присутствующих, кто вел себя естественным образом.

103