«Хотя зачем дожидаться? – промелькнуло в голове. – Мазь моей ключницы я почти извел, и осталось там сегодня на раз ребятам, да и то впритык, может не хватить, так что коли я тут…»
Дмитрий, услышав мою просьбу, немедленно развил бурную активность, пригнав ко мне сразу трех своих лекарей, имеющихся под рукой – они перед обеденной трапезой всегда дежурили в его покоях, но сам не уходил, терпеливо дожидаясь, пока они закончат, и продолжая задумчиво вышагивать подле.
Чувствовалось, что ему очень хочется спросить меня о чем-то, но он почему-то не решается. Однако когда мрачный старый Христофор Рейблингер неспешно приступил к перевязке моей левой руки, терпение государя иссякло, и он все-таки решился:
– Тамо, под конец самый… он… тебя научил?.. – спросил Дмитрий, запинаясь чуть ли не на каждом слове, и с любопытством уставился на меня.
– Кто? – сделал я изумленное лицо.
– Ну-у-у, – протянул он, не зная, как лучше намекнуть, но и не решаясь сказать в открытую. – Нешто сам не ведаешь, о ком я вопрошаю?
– Не ведаю, – равнодушно пожал плечами я. – Так как-то само собой вышло.
– И ты что ж, и ранее таковское умел? – уточнил он.
– Да нет, – все так же простодушно ответил я. – Впервые в жизни. А где научился – не спрашивай, государь, ибо и сам ответа не ведаю. Веришь нет ли, будто кто-то изнутри подсказал. – И сразу сменил тему: – Ты лучше расскажи мне, что надлежит делать, а то я как-то теряюсь. Где блюдо взять, когда посыпать тебя, где до этого быть, и вообще.
– Вона дьяк тебе все поведает, – буркнул Дмитрий и кивнул в сторону безмолвно стоящего Власьева. – Поначалу-то ему надлежало с блюдом, так что он все знает доподлинно.
Он на секунду о чем-то задумался, затем удовлетворенно мотнул головой, еще раз ткнул в сторону дьяка, терпеливо ожидающего, когда ему дозволят приступить к рассказу о моих завтрашних обязанностях, и куда-то выбежал, наказав непременно дождаться его.
Мазь, которую наложил Христофор, хоть и не была изготовлена травницей, то бишь не фирменная, «от Петровны», но тоже хорошая, да и повязка была наложена как надо – и в меру туго, и в то же время не чувствовалось, чтобы она сильно давила.
Словом, Рейблингер знал свое дело на совесть. Неслучайно Дмитрий не стал его менять, приняв по наследству от Бориса Федоровича.
Как следствие, боль вскоре хоть и не прошла совсем, но почти утихла, и я чуть не уснул под монотонное повествование «великого секретаря и надворного подскарбия» о том, что и как надлежит мне делать.
– Перепутать сложно, – успокаивающе журчал голос Власьева. – Златом токмо государя посыпают, а прочие окольничие, коим надлежит серебро народу сыпать, вовсе в иных местах стоять станут, потому спутать блюда никак не выйдет. Да и в прочем тож все просто…
– Угу, – кивнул я. – А если что не так, то ты подскажешь.
Афанасий Иванович замялся.
– Поначалу-то оно мне доверено было, потому не ведаю, буду ли там. Иное прочее тож все распределено, потому не мыслю, что ради меня государь сызнова все переиначит.
Я насторожился и внимательно посмотрел на дьяка. Голос ровный, бесстрастный, но глаза выдавали. Не иначе как расстроился Власьев, что забрали у него блюдо, и расстроился не на шутку – уж больно унылый взгляд, хотя виду он старался не подавать.
А что, если?..
Деликатничать я не стал – схватка далась непросто, и я слишком устал, а потому спросил его в лоб, хотелось бы ему все переиначить.
Правды он мне и тут не сказал, но и врать не стал, уклончиво заявив, что на все воля государя, а нам, как его верным слугам, надлежит исполнять его повеления, не ропща и не жалуясь, ибо…
– Значит, не ропща и не жалуясь… – протянул я, не обращая внимания на его дальнейшие пояснения, и… подмигнул опешившему дьяку, который осекся на полуслове, уставившись на меня. – А мы не станем ни роптать, ни жаловаться. Только для начала расскажи-ка мне обо всем поподробнее, как и что.
Власьев недоуменно посмотрел на меня, но после небольшой паузы приступил к рассказу обо всей процедуре венчания на царство. Я кивал, прикидывая, куда бы мне вклиниться и как получше обыграть и свой отказ от блюда со златом, и новое альтернативное предложение в качестве замены.
Когда Дмитрий вошел, я уже был готов и сразу приступил…
Для начала я заметил, что на все его царская воля и любое его поручение – великая честь для меня. Что уж там говорить про роль богатыря, который вдобавок, горделиво возвышаясь над государем, щедро обсыпает его златом. Такое мне и самому по душе…
Словом, расписал в стихах и красках свою будущую обязанность так ярко, что… Дмитрию это явно не понравилось.
Еще бы! Кому придется по душе, как кто-то здоровенный, сильный и вдобавок достаточно симпатичный – во всяком случае, лицо чистое, и бородавки на нем, да еще такие здоровенные, где ни попадя не растут – нахально расписывает, как он станет, образно говоря, перетягивать одеяло на себя, напрочь затмевая царскую особу.
А в конце своего рассказа я невинно добавил, что немного боюсь лишь одного – снова разболятся руки, и не получится ли конфуз, если я…
Мой намек изрядно помрачневший к тому времени Дмитрий понял влет, тут же просияв, и охотно поддержал меня. Дескать, руки и впрямь надо бы поберечь, а уж коли они болят, то…
Тут он призадумался, явно не желая совсем отказываться от моего участия, но я сразу, пока его не осенило, причем не тем, что нужно мне, выдал, вскользь заметив, как повеселел Власьев, свой загодя продуманный вариант. Мол, есть у него должность великого мечника, которую он же сам и ввел.
Государь открыл было рот, чтоб возразить, но я, опережая его, торопливо замахал руками, заявив, что на нее тем более не гожусь, ведь на следующий день после венчания убываю в Кострому, да и ни к чему обижать юного Михаила Скопина-Шуйского. Опять же и сам меч изрядно тяжел – разве мне с ним выстоять на протяжении всей церемонии?