Поднимите мне веки - Страница 127

127

– Ну, кому живота своего не жаль?! – зло осведомился Щур у отхлынувшей толпы и уже гораздо тише, пытаясь успокоить, продолжил: – Покамест неведомо, с чего весь сыр-бор начался, а потому допрежь разобраться надобно, чтоб…

– Это как же неведомо?! – сурово осведомился знакомый мне бородач – мясник Микола.

На сей раз топор лежал у него на плече, и лезвие – молодец, хоть догадался помыть – было уже чистым.

Пока чистым.

Правда, догадлив он оказался только наполовину – рубаху, изрядно забрызганную кровью, он сменить не додумался, балда.

– Как это неведомо, когда уж всем давно все ведомо. Вона и видок имеется. Ну-ка, Ржануха, подь сюды!

Из людских рядов робко вышла следом за бородачом та самая девка. То, что она не успела переодеться, меня порадовало.

– Братанична моя, – громогласно объявил Микола, поворачиваясь к толпе. – Братец мой старшой Микифор о прошлое лето помре, а матушки у ее давно нетути, померла ишшо три лета назад, вот я и взял сиротку к себе. Уж и женишка ей справного подыскал. Хошь и невелика у него лавка, ан все ж…

– Ты погоди про лавку, – хмуро перебил Щур. – Про дело сказывай…

– Я и сказываю, – ничуть не смутился бородач и бухнул увесистое: – Прижали в углу мою сиротинушку горемышную да… ссильничать хотели.

Толпа охнула и угрожающе загудела.

– Ты народ не распаляй! – рявкнул десятник. – Не тебе судить, чего они хотели. Ты лучше сказывай, чего они сотворили.

Люди вновь притихли, тоже желая узнать, что же произошло.

– А ничего не сотворили, – с вызовом произнес мясник, – потому как она вырвалась да убёгла.

– Стало быть, она ничего не видала, – разочарованно протянул десятник.

– Это как жа?! – возмутился Микола. – Все доподлинно своими глазоньками узрела и услыхала. Ее ж сызнова пымали. – И осуждающе кивнул в сторону угрюмо скучившихся по другую сторону шляхтичей. – Сам подивись, каки кобели здоровущи. От таковских поди убеги. Пымали, да к тыну прижали, рукав разодрали, а чтоб не ерепенилась – в рожу заехали. Эвон, сам зри – чуть скулу напрочь не своротили.

Мясник дернул племянницу за руку, поворачивая к толпе на всеобщее обозрение, а затем вновь развернул к Щуру. Левая щека у Ржанухи и впрямь успела изрядно припухнуть – Липский бил от души, и я еще раз подосадовал, что немного запоздал с помощью.

– Да еще чуть не опростоволосили! – надсадно гаркнул бородач, стараясь перекричать гудевшую толпу, которая тут же ахнула еще громче.

Вот и привыкни к царящим ныне на Руси порядкам.

Получается, если девушку ударили по лицу – плохо, но вот пытались содрать с головы платок – хуже во сто крат.

Чудно!

– Ан тут как раз подоспел княж Федор Константиныч, кой правая рука нашего царевича, и опростоволосить Ржануху не дозволил! – ликующе завопил Микола.

Вот, значит, что я сделал. А мне и невдомек. Так-так, любопытно послушать трактовку событий, поскольку, судя по началу, продолжение обещает открыть мне еще больше интересного, что я там успел учинить.

Однако тут в повествование мясника бесцеремонно вмешался уцелевший шляхтич:

– И они все были! – заверещал он как недорезанный, тыча пальцем в толпу. Впрочем, почему «как», если он и на самом деле недорезанный. – Они прибежали и убивали!

И сразу взял слово помалкивающий до этого времени Дворжицкий, который успел подойти к Щуру.

– Я тоже вижу на телах убитых раны, которых никак не могли нанести ни князь Мак-Альпин, ни его люди, ибо эти раны не от сабель, а от иного оружия. К примеру, вот. – И ткнул пальцем, указывая на топор бородача.

– Дак как же?! – не стушевался Микола. – Эвон, лезвие-то чистое.

– Зато ты сам весь в крови! – осуждающе заметил Дворжицкий.

Бородач окинул взглядом рубаху и смешался, не зная, что сказать, но его выручил тот самый сухощавый мужичок, который недавно заступался за меня.

– Ты, господин хороший, к вечеру на него погляди. Там на одеже не токмо кровь будет, но и прочего добра хватит. Известно, дело наше мясное, чумазое, вот и заляпался. Так ить он кажный божий день такой – и что ж, по-твоему, кажный день вашего брата режет?

Толпа одобрительно хохотнула, а бородач сразу приободрился.

Щур жестом остановил Дворжицкого, который открыл было рот, чтобы возразить, и хладнокровно заметил:

– А о том нам лучшее всего вопросить князя Федора Константиныча. – И повернулся ко мне.

Я коротко рассказал, как все было, избегая подробностей. Прибежали, потоптали, порубили, порезали и… убежали.

– И что, так никого и не запомнил? – усомнился Щур.

Получается, без подробностей не обойтись. Ладно, будут вам детали…

– Бороды у них были, – простодушно уточнил я, – а за бородами лиц я не разглядел. Да и не до того мне было. Мы к тому времени, считай, вдвоем против семерых стояли, так что некогда по сторонам пялиться.

– Стало быть, не разглядел… – протянул Щур и повернул голову в сторону мясника, красноречиво уставившись на его окладистую, аккуратно подстриженную бороду.

Блин, и как это я ляпнул не подумавши! Ладно, выкрутимся, какие проблемы.

– Точно, точно, – уверенно подтвердил я. – Здоровенные такие бороды. – И показал на Миколу. – Вон как у этого, только намного длиннее, аж до пупа.

– А одежа, князь? – Десятник разочарованно отвел взгляд от мясника.

– И одежу запомнил, – кивнул я. – В рубахах они были, в белых.

Ну да, удивительно точная примета. Если судить по ней, то преступников нечего и искать – вон они. Прямо тут же хватай половину толпы и в кутузку. А потом еще треть Москвы туда же.

Но не мясника.

Микола тут же уставился на свою и, удовлетворенно крякнув, выпятил грудь, как будто Щур и без того не видел, что на нем рубаха блекло-розового цвета.

127